– Я люблю тебя! – прошептал он. – Как я тебя люблю!

– Все рассказы я приберегу на ужин, – сообщил он позднее, когда Руби оправилась после приступа неистовой радости, а он успел переодеться в смокинг.

– В таком случае сначала выпьем вдвоем – вагон спустится только через полчаса. – Руби отошла к столу, на котором выстроились графины, сифон с содовой и ведерко со льдом. – Только я не знаю, что ты сейчас предпочитаешь…

– Бурбон, если можно. Без содовой, без воды и без льда.

– А не захмелеешь? На пустой желудок?

– Ничего, я привык. Бурбон предпочитают пить мои бурильщики, когда их угощают. Страна, конечно, магометанская, но я потихоньку привожу бурбон с собой и слежу, чтобы больше в лагере не было ни капли спиртного.

Подав ему стакан, Руби села рядом с бокалом хереса.

– Час от часу не легче, Ли. Что еще за магометанская страна?

– Персия, или Иран, как ее называют жители. Вместе с тамошним шахом я добываю нефть.

– Господи Иисусе! Неудивительно, что мы нигде не могли тебя найти.

Несколько минут они сидели молча, потягивая напитки, пока Ли не решился спросить:

– Мама, а что случилось с Александром?

Уклониться от ответа она даже не попыталась.

– Понимаю, что ты хочешь узнать. – Руби вздохнула, вытянула перед собой ноги и устремила застывший взгляд на рубиновые пряжки туфель. – Слишком многое… Ссора с тобой – потому что он был не прав. Он слез с седла и не знал, как починить изгородь, которую повалил его конь. А когда Александр наконец решил подавить гордость и сделать шаг тебе навстречу, ты исчез. Он искал тебя повсюду. Потом вся эта история с Анной, О’Доннеллом, малышкой и Яшмой. Знаешь, он ведь присутствовал при казни и вернулся сам не свой. А потом Нелл наотрез отказалась подчиняться ему, Анну пришлось разлучить с дочерью. Любой другой ожесточился бы, но не мой любимый Александр. Наоборот, он ожил – не сразу, а постепенно. И конечно, он нещадно корит себя за женитьбу на Элизабет. Она ведь была немногим старше Анны – в том возрасте, когда впечатления сохраняются надолго. Вот и у нее они намертво врезались в память.

– Но у Александра есть ты, а у Элизабет – никого. Неудивительно, что она окаменела.

– Да черт с ней! – отмахнулась Руби, словно не желая признавать свою вину. Ее бокал давно опустел, она поднялась, чтобы вновь наполнить его. – Я все еще надеюсь, что когда-нибудь Элизабет будет счастлива. Если она встретит родственную душу, она вправе развестись с Александром – за связь со мной.

– Думаешь, Элизабет отважится трясти в суде грязным бельем?

– А ты считаешь, она на это не способна?

– Я еще могу представить ее убегающей с любовником. Но только не стоящей перед судьей и сворой журналистов!

– Никуда она не сбежит, Ли, потому что на руках у нее Долли. Об Анне Долли прочно забыла, она считает Элизабет матерью, а Александра – отцом.

– Значит, о разводе не может быть и речи. Иначе опять всплывет весь этот скандал с Анной и неизвестным соблазнителем, а Долли уже… Сколько ей? Шесть? Она в состоянии понять, что происходит.

– Ты прав. А я об этом не подумала. Вот дерьмо! – Как всегда, настроение Руби менялось молниеносно. – А как ты? – оживилась она. – Жениться надумал?

– Нет. – Он взглянул на золотые наручные часы, лондонский подарок Александра, и допил остатки бурбона. – Нам пора, мама.

– Элизабет знает, что ты здесь? – поднимаясь, спросила Руби.

– Нет.

У подъемника их уже ждал Сун, при виде которого Ли потрясенно замер. Его отец, которому уже было под семьдесят, преобразился в почтенного китайского мудреца: редкая бородка свисала на грудь, ногти в длину достигали дюйма, кожа напоминала старую гладкую желтоватую слоновую кость, глазки – щелки, в которых одновременно скользили две черные бусины. «Это мой отец, но настоящим отцом я считаю Александра. Как же далеко мы заплыли на этот раз, куда же нам править, когда снова подует ветер?»

– Папа. – Почтительно склонившись, Ли поцеловал руку Суна.

– Дорогой мой мальчик, ты чудесно выглядишь.

– Ну сколько можно ждать, садитесь! – поторопила их Руби, уже опустив ладонь на кнопку электрического звонка, с помощью которой подавали сигнал служителю, управляющему подъемником.

«Ей не терпится увидеть всех близких вместе, – думал Ли, помогая Суну сесть в вагон. – Мама просто хочет, чтобы все любили друг друга и были счастливы. Но так не бывает».

В дверях особняка их встречала Элизабет, и Руби, сгорающая от желания увидеть неожиданную встречу, вытолкнула Ли вперед, придержав Суна.

Каково это – увидеть любимую после долгой разлуки? Ли пронзила острая боль, скрутившая внутренности, обрекающая его на бесконечную муку, скорбь и отчаяние, поэтому он увидел перед собой не Элизабет, а туманный призрак, отражение своих чувств.

Улыбнувшись, он поцеловал призраку руку, похвалил платье и прошел в гостиную, не дожидаясь, когда Элизабет поздоровается с Руби и Суном. В гостиной уже ждали Александр и Констанс Дьюи. Удивив Ли, Констанс встретила его с неожиданной симпатией. Только усевшись в кресло, Ли понял: Элизабет он так и не разглядел.

За ужином он тоже не видел ее. За столом расселось всего шестеро человек, так что Ли и Элизабет очутились за одним концом стола. Сун разместился между ними, Александр напротив, Констанс и Руби – рядом с ним.

– Конечно, это противоречит правилам этикета, – весело произнес Александр, – но у себя дома я предпочитаю усаживать джентльменов вместе, а дам – рядом друг с другом, чтобы дать им поболтать. Засиживаться с портвейном и сигарами мы не станем – составим дамам компанию.

Ли выпил больше, чем хотел, успев мимоходом отметить, что еда, как обычно, отменна – стало быть, на кухне все еще хозяйничает Чжан. Насытившись, он слегка протрезвел. В гостиной, за кофе и сигарами разных сортов, Ли нарушил планы хозяина, отодвинул в сторону кресло и таким образом отгородился от всеобщего веселья. Комната была ярко освещена, в уотерфордских люстрах вместо свечей сияли электрические лампочки, газовые рожки убрали со стен. «Слишком уж он резкий, этот свет, – думал Ли. – Никаких тебе мягких теней, никакого зеленоватого отблеска, как у газа, или ласкающих взгляд золотистых бликов свечей… Электричество – наша неромантичная участь. Безжалостный свет».

Он искоса взглянул на Элизабет. Какая красота! Как полотно Вермера – прекрасно освещенное, с любовно выписанными деталями. Смоляные волосы, как у самого Ли, уложены в пышный узел на затылке – без всяких валиков, вошедших в моду. Носила ли она когда-нибудь наряды теплых тонов? Нет, такого Ли не помнил. Сегодня она была в креповом платье стального оттенка, с прямой юбкой и без шлейфа. Такие платья обычно расшивали стеклярусом, но туалет Элизабет был простым, элегантным и держался на тонких бретельках. Сапфиры с бриллиантами сверкали на ее шее, в ушах, на запястьях; бриллиантовое кольцо рассыпало снопы искр. А турмалин исчез: колец на правой руке не было вовсе.

Остальные завели оживленный разговор, и Ли, улучив минуту, обратился к Элизабет, глядя ей прямо в глаза:

– Вы перестали носить турмалин.

– Александр подарил его мне за детей, – объяснила она. – Зеленый – за мальчиков, розовый – за девочек. Но мальчиков у меня нет, вот я и сняла кольцо. Оно было слишком тяжелым.

К удивлению Ли, Элизабет дотянулась до серебряной шкатулки, стоящей на столике между креслами, вынула тонкую сигарету и встряхнула серебряную коробочку со спичками. Ли поспешил к ней, сам чиркнул спичкой и поднес к сигарете огонек.

– Составишь мне компанию? – спросила она, подняв голову.

– Благодарю. – В этом взгляде не было намеков, только вежливый интерес. Ли вернулся на свое место. – И давно вы начали курить?

– Лет семь назад. Да, это не подобает леди, но я, похоже, переняла привычки твоей матери. И вдруг поняла, что мне нет дела до того, что подумают люди. Я курю только после ужина, в гостиной, а если мы с Александром выезжаем в Сидней и бываем в ресторанах, то курим вместе: он сигары, я сигареты. Забавно, – она улыбнулась, – наблюдать за реакцией других посетителей.