– А Заводь останется нашим тайным убежищем. – Ли поднялся, придвинул поближе кресло и сел в него, смущенно и ласково улыбаясь Элизабет. – Милая, я не верю своим глазам.

– Скажи, ты сможешь уехать отсюда? – спросила она. – Компания справится без тебя?

– Компания живет своей жизнью, она почти самодостаточна. Моим заместителем будет муж Софии, поэтому нам не о чем беспокоиться, – объяснил Ли. – И потом, мир становится все теснее – в том числе и благодаря твоему покойному мужу.

– На достигнутом он бы не остановился. – Она наконец отпила хереса, но от предложенной сигареты отказалась. – Больше не хочу. Налей себе бурбона, дорогой.

– Он мне разонравился. Перехожу на херес.

Ли подложил еще полено в камин, гадая, какой будет жизнь с Элизабет – скорее всего умиротворенным и страстным союзом, полным единением. Чтобы сидеть с ней у камина по вечерам, смотреть ей в глаза и скучать, когда ее нет рядом.

– По натуре я почтовый голубь, – с оттенком удивления признался он. – Странно, а ведь я провел в странствиях полжизни…

– Хотела бы я увидеть места, где ты путешествовал, – мечтательно произнесла она. – Может быть, на обратном пути из Италии заедем на твои нефтяные прииски в Персии?

Он рассмеялся:

– На мои почти убыточные прииски! Но мы с Александром заранее продумали, как отделаться от них и ничего не потерять. В то время мы осматривали линкор «Маджестик» в Портсмуте. Помню, Александр еще сказал: «Твои мысли я читаю как сигнальные флаги на мачте». А я откликнулся: «Нам незачем объяснять друг другу то, что понимаем мы оба».

– В чем-то ты очень похож на него, – заметила Элизабет с удовольствием. – Идея пришла к вам одновременно?

– Осуществить ее удастся не завтра и даже не в будущем году, но это не так важно. В ближайшие десять-двенадцать лет на британских линкорах появятся турбинные двигатели, работающие на нефти. Если Великобритания и впредь желает оставаться владычицей морей, ей понадобятся боевые корабли с огромными орудиями, толстой броней и скоростью не меньше двадцати узлов. И при этом не изрыгающие клубы дыма. Нефть дает слабый бледный дым, уголь – черную гарь. Но загвоздка в том, милая, что своих месторождений нефти у Великобритании нет. Вот я и решил в самое подходящее время продать компанию «Пикок ойл» правительству Великобритании, что наверняка обрадует шаха. Британский лев защитит его от русского медведя. Впрочем, – помедлив, добавил Ли, – я еще не знаю, какой из двух хищников опаснее.

– Звучит многообещающе, – заметила Элизабет. – Любимый, Александр в тебе не ошибся.

– Александр не ошибся в тебе. Если бы он не выписал невесту из Шотландии, мы с тобой никогда не встретились бы, а об этом мне больно даже думать. Представь, я по сей день скитался бы по миру.

– А я осталась бы старой девой из шотландского Кинросса. Как хорошо, что Александр увез меня за океан. – С ее ресниц сорвалась слеза. – Будь у меня шанс вернуться в прошлое, я бы ничего не стала менять. Кроме судьбы Анны.

На это Ли не ответил, только осторожно сжал ее пальцы.

Глава 4

Леди доктор

Смерть отца сказалась на медицинской карьере Нелл: внезапно у нее снизились оценки, и не потому, что учебе она уделяла меньше сил и времени. Экзамены за четвертый курс она сдала с трудом, преподаватели невысоко оценивали ее знания, напоминая, сколько занятий она пропустила. На пятом и шестом курсах исправить положение не удалось, хотя Нелл знала, что среди однокашников должна по праву быть лучшей. О дипломе с отличием теперь не могло быть и речи, но Нелл сомневалась, что ее завалят на последнем курсе. На всякий случай она недвусмысленно намекала: если ее посмеют завалить на экзаменах, она не постесняется сообщить об этом газетчикам, которые с радостью хватаются за любое известие о дискриминации женщин на медицинском факультете. И она выдержала экзамены и получила диплом бакалавра медицины и хирургии. Ученый совет раскритиковал ее диссертацию по эпилепсии как невразумительную, туманную и не подкрепленную данными клинических исследований. Кроме того, эпилепсия уже давно не значилась в списке наиболее «модных» болезней. Не растерявшись, дочь сэра Александра Кинросса отправила свою работу в Лондон сэру Уильяму Гауэру, спрашивая в письме, достоин ли автор диссертации докторской степени. Она подписалась: «Э. Кинросс».

В декабре 1900 года она окончила университет, так и не дождавшись ответа из Лондона. Наступало время курьезных волнений и еще более курьезных опасений: по всем приметам дело шло к объединению колоний и появлению Австралийского союза. Узы с Великобританией по-прежнему оставались крепкими, граждане Австралии имели британские паспорта и являлись британскими подданными. Австралийцев как таковых не существовало. Австралию ждала судьба страны второго сорта – с заимствованными у Великобритании традициями и культурой, с конституцией, касающейся в основном федерального парламента и штатов, где народ упоминался всего один раз в краткой преамбуле. «Ни билля о правах, ни ощущения личной свободы, – с досадой думала Нелл. – Демократия на британский манер, поддерживающая устои. Да, мы потомки каторжников, с нами не привыкли считаться. Даже губернатор Нового Южного Уэльса может позволить себе в первом же обращении к народу упомянуть его «позорное клеймо». Да идите вы к чертям собачьим, лорд Бошан, дряхлый британский сноб!»

Нелл сидела на скамье у готического корпуса медицинского факультета, жевала сандвич с сыром и решительно не хотела общаться со студентками, которые, впрочем, и сами не горели желанием заводить с ней разговоры. Да и студенты избегали ее, считали мужеподобной и неженственной, хотя в последнее время Нелл чаще появлялась на балах и вечеринках. Известие о том, что пожизненный годовой доход Нелл составляет целых пятьдесят тысяч фунтов, пробудил интерес к ней у охотников за состояниями, но Нелл давно поняла, как отвадить любителей наживы. Оскорбленные, они отступали, а после того как в числе поклонников Нелл побывал неженатый преподаватель, явно имевший на нее матримониальные виды, но получивший отпор, ее оценки снова снизились. Тем не менее она вынесла все и победила. Ни на одном курсе она не задержалась дольше положенного года.

– Так я и думал, что это вы, – послышался знакомый голос, и кто-то тяжело опустился рядом на скамью.

Хмурясь, Нелл повернулась к непрошеному гостю, уже готовая метать молнии, но вдруг приоткрыла рот и ахнула:

– Господи! Неужто Бэда Талгарт?

– Он самый, и заметьте – постройневший, – отозвался Бэда.

– Каким ветром вас сюда занесло?

– Заходил по делу в юридическую библиотеку.

– Зачем? Вы изучаете право?

– Нет, готовлюсь к выступлению в федеральном парламенте.

– Вы все еще в нем?

– Совершенно верно.

– Паршивая у вашей партии программа, – оценила Нелл, проглатывая остатки сандвича и стряхивая с рук крошки.

– Паршивая? Это вы про принцип «Один человек – один голос»?

– Нет, это как раз понятно и неизбежно. И женщины получили право голоса, и будут участвовать в следующих государственных выборах в Новом Южном Уэльсе…

– Тогда в чем же изъян программы?

– В полном пренебрежении к интересам цветных и других «нежелательных иммигрантов», – объяснила Нелл. – «Нежелательных» – слово-то какое! И потом, строго говоря, «белых» людей не существует в природе: наша кожа имеет розовый или бежевый оттенок, значит, мы тоже цветные.

– Ну когда же вы наконец угомонитесь?

– Никогда. Мой отчим наполовину китаец.

– Отчим?

– Вы по уши влезли в политику, что даже не слышали, что мой родной отец умер два с половиной года назад?

– Да, влез-то я по уши, но голову иногда поднимаю, – парировал Бэда. – Примите соболезнования. Он был великим человеком. Значит, ваша мать снова вышла замуж?

– Да. На озере Комо, восемнадцать месяцев назад.

– Комо?

– Вы и в географии не разбираетесь? Это одно из итальянских озер.

– Значит, мы имеем в виду одно и то же Комо, – ловко выкрутился Бэда, наученный политическими дебатами. – Вы расстроились, Нелл?