К счастью, Александр быстро понял, что произошло с Нелл, и вызвал ее на откровенный разговор.

– Думаешь, я хочу сделать из тебя чопорную и благопристойную юную леди, Нелл? – спросил он, усевшись в свое любимое пухлое кресло в библиотеке. Нелл сидела напротив, плотно сжав ноги – на случай, если панталоны уже запачкались.

– А разве у нас есть выбор, папа? Я ведь не мальчик.

– Я никогда и не считал тебя мальчишкой. Прости, если в последние недели я уделял тебе мало внимания, – осознал, как летит время, и не мог опомниться. Мой маленький дружок растет, а я старею.

– Стареешь? Ты, папа? – возмущенно переспросила она. – Да просто все хорошее в нашей жизни кончилось! Мама больше никогда не пустит меня с тобой – ни в шахту, ни в мастерскую, никуда! Придется вести себя прилично, а я не хочу! Папа, мне хочется везде бывать с тобой – с тобой, понимаешь?

– Так и будет, Нелл. Но твоя мама попросила меня немного повременить, дать тебе возможность привыкнуть к новым обстоятельствам.

– С нее станется! – с горечью отозвалась Нелл.

– Не забывай, что ее воспитывали в строгости. – На Элизабет Александр злился так же, как Нелл: как его жена посмела напугать ребенка, пригрозив разлукой с отцом? – Она убеждена, что, раз уж ты родилась девочкой, значит, должна учиться вести себя, как подобает леди – во всех смыслах этого слова. Матерям свойственно считать, что их дочери обречены быть добычей мужчин, а по-моему, достаточно просто не поощрять их. Но ты и не собираешься, Нелл, – с улыбкой добавил он. – А я не намерен расставаться с лучшим другом – с тобой.

– Значит, мне можно с тобой в шахту и мастерские?

– Пусть только попробуют нам запретить!

– О, папа, как я тебя люблю! – воскликнула Нелл, бросилась к отцу и крепко обняла его за шею.

Александру тоже пришлось выслушать пространные наставления Элизабет, которая, в частности, строго запретила ему впредь сажать Нелл на колено или дурачиться с ней как с малышкой. Но сейчас, прижимая к себе еще совсем детское тельце Нелл, Александр был твердо убежден, что Элизабет не права. «Как же ее воспитывали, если она склонна видеть в людях только пороки? Почему считает, что я вдруг способен воспылать желанием к родной дочери – только потому, что она повзрослела? Какая нелепость! Будь я проклят, если лишу Нелл внимания, к которому она так привыкла! Как Элизабет вообще могло прийти в голову, что кто-нибудь в округе способен посягнуть на дочь сэра Александра Кинросса? Даже вырасти Нелл похожей на Руби, а это невозможно, никто не посмел бы подойти к ней. Ее защищают мое имя и власть».

Нелл продолжала участвовать в жизни отца на прежних условиях, и единственным затяжным последствием начала ее менструаций стало отчуждение Александра и Элизабет, которая просто не могла смириться с решением мужа обращаться с дочерью как раньше. Собственнический инстинкт твердил Элизабет, что на этот раз она права, а Александр ошибается. Единственным ее утешением было то, что Нелл так и осталась дурнушкой. Ее красили только густые черные волосы, но брови были такими же густыми и широкими, да вдобавок по-дьявольски надломленными. Довольно крупный нос сидел над унаследованным от Александра тонкогубым ртом, на удлиненном лице выступали скулы, так что щеки казались впалыми. Ярко-синие, глубоко посаженные глаза смотрели на мир в упор, с легким оттенком пренебрежения. Нелл держалась с самоуверенностью человека, готового любыми средствами отстаивать свои убеждения, а это было не к лицу юной леди.

В классной комнате она давно задавала тон. Сражения в Лондоне с мистером Фаулдсом убедили ее в том, что изображать послушание незачем, если не хочешь, чтобы тебя презирали: уж лучше порка, лучше скандалы и жалобы отцу – главное, вести себя так, будто любое наказание тебе нипочем. Единственное наказание, которое могло бы подействовать на Нелл, ее отец никогда не применял: ему и в голову не приходило положить конец ее учебе в пользу занятий, более приличествующих девочке-подростку.

Не имея сыновей, Александр возлагал все надежды на Нелл, которая преклонялась перед ним настолько, что никак не могла признаться, что больше всего на свете мечтает стать врачом. Мечта была несбыточная, даже для дочери сэра Александра Кинросса. Для девушек медицинский факультет Сиднейского университета оставался под строжайшим запретом. Конечно, Нелл могла бы учиться за границей или даже в Университете Мельбурна, но папа хотел, чтобы его преемником стал кровный наследник, а это означало, что придется изучать горное дело и металлургию на инженерном факультете. Там тоже учились исключительно юноши, но запрета на прием девушек не существовало в отличие от медицинского. Причиной подобного послабления была недальновидность: никто и не предполагал, что найдутся девушки, желающие стать инженерами.

Изменения в жизни Нелл заставили ее по-новому взглянуть на положение дел в доме, особенно на отношения между матерью и отцом. О таких вещах отец никогда не говорил с Нелл, но именно они возбуждали ее жгучее любопытство. Вечная сторонница отца, Нелл во всем винила мать, которая при виде Александра превращалась в сосульку и блистала ледяными и безупречными манерами. В ответ отец замыкался, лишь изредка выказывая подобие неудовольствия, но иногда позволял себе колкие шпильки, провоцируя язвительные ответы. Ничего удивительного: из этих двоих Александр был наделен более взрывным темпераментом, меньшим терпением и снисходительностью. А что таилось в душе Элизабет, не знал никто, тем более Нелл. Папа утверждал, что у мамы меланхолия, но Нелл прочла всю медицинскую литературу, какую смогла найти, и определила, что у матери отнюдь не меланхолия и не неврастения. Интуиция подсказывала девочке, что ее мать глубоко несчастна, но почему? Из-за тети Руби и папы?

Нелл казалось, что об отношениях отца и тети Руби она знала всегда – от нее их никогда не скрывали. Нет, они не могли быть причиной маминых страданий, ведь мама и тетя Руби – близкие подруги. В сущности, они ближе друг другу, чем мама с папой.

Жизненный опыт затворницы, которым располагала Нелл, ничего не мог подсказать ей. Она никогда не училась в обычной школе и потому не подозревала, что тройственный союз папы, мамы и тети Руби не только не является приемлемым, но и яростно осуждается обществом. Королева Виктория в таких случаях просто делала вид, будто ничего не замечает.

– Нет, не могу я с ней поладить, – после случая с месячными Нелл сказала Элизабет Руби. – Хватит, я уже обожглась. Ты сама поговори с ней, Руби. Тебя она все равно уважает больше, чем меня.

– Элизабет, милая, беда в другом: всякий раз, когда ты смотришь на Нелл, ты видишь перед собой Александра. – Руби вздохнула. – Отправь ее ко мне в отель на завтрак, а я что-нибудь придумаю.

Приглашение прозвучало достаточно неожиданно, чтобы пробудить в Нелл любопытство и заставить задуматься о том, что ей предстоит.

– Знаешь, детка, – начала Руби, с аппетитом поглощая китайские блюда, – тебе пора узнать, что происходит между твоей мамой, твоим отцом и мной.

– Да знаю я! – отмахнулась Нелл. – Папа спит с тобой потому, что с мамой у него не бывает половых актов.

– И тебя это не удивляет? – Руби озадаченно уставилась на Нелл.

– А разве должно?

– Да, разумеется.

– Тогда объясни почему, тетя Руби.

– Во-первых, потому, что супругам не полагается спать с посторонними людьми – только друг с другом. Половые акты… – задумчиво повторила Руби. – Ты слишком прямолинейна, Нелл.

– Но так пишут в книгах.

– Верю. Но твоей матери запрещено иметь детей, поэтому она не в состоянии выполнять супружеский долг.

– Знаю. И ты ей помогаешь, – подытожила Нелл.

– Господи Иисусе! «Помогаешь»! А как ты думаешь почему?

Нелл нахмурилась:

– Вообще-то я понятия не имею, тетя Руби.

– Тогда я тебе объясню. Мужчины не в состоянии сдерживаться… в общем, без половой жизни они не могут. Правда, католики твердят, что мужчина способен соблюдать обет безбрачия, но мне что-то не верится. А если и найдется такой, он тронется – ну, сойдет с ума.