«Та женщина у отеля «Кинросс»! И я подумала то же самое – что она изрыгает дым, как дракон. Такая красивая, смелая, надменная. И у нее ребенок от китайского князя».

– А где ее сын, Яшма? Здесь, в Кинроссе?

– Ли учится в школе для богачей в Англии. Мисс Руби воспитала его как англичанина и дала ему фамилию Коствен.

– Сколько лет Ли?

Яшма сосредоточенно нахмурилась:

– Точно не знаю, мисс Лиззи. Кажется, одиннадцать.

– И мисс Руби по-прежнему… близка с князем Суном?

– Они просто друзья.

Игла упала на пол, Элизабет резко оттолкнула пяльцы – невозможная скучища это вышивание!

– А теперь отвечай, Яшма: кем мисс Руби приходится мистеру Александру? С ним она тоже дружит?

– Э-э… наверное.

– Они были любовниками?

– Кажется, да.

– Они до сих пор любовники?

– Умоляю вас, мисс Лиззи! Мисс Руби пригрозила перерезать мне горло бритвой, если я буду распускать сплетни, а она еще и не то может!

Элизабет схватила ножницы для рукоделия:

– А если не ответишь мне сейчас же, я перережу тебе горло ножницами. Будет гораздо больнее, чем бритвой, но я это сделаю, можешь мне поверить!

– Что вы такое говорите, мисс Лиззи? Я не понимаю ни слова!

– Чепуха! Я каждый день учусь говорить правильно, а ты понимала меня с самого начала. Хватит юлить, Яшма, выкладывай всю правду. Или умрешь.

– Они стали любовниками еще три года назад, когда мистер Александр только приехал в Хилл-Энд, – зачастила перепуганная Яшма. – А потом мисс Руби переселилась сюда и построила новый отель. Содержать дурной дом он бы ей не позволил, да ей и ни к чему – она партнер компании «Апокалипсис».

– Она блудница. Она торгует своим телом, – бесстрастно произнесла Элизабет. – Она ниже тех, кто ползает в грязи.

– Нет, мисс Лиззи, она не блудница! – в ужасе воскликнула Яшма. – И своим телом она никогда не торговала! Она платила девушкам, а те продавали себя! А я слышала, что у мисс Руби было всего два любовника – князь Сун и мистер Александр. Мой отец Сэм Вон служит у нее поваром. – По лицу Яшмы промелькнула тень сомнения. – Правда, сейчас она называет папу шеф-поваром, а что это такое – не знаю. Но ему нравится, ему теперь платят вдвое больше.

– Значит, она еще хуже, чем просто блудница. Она наживается, торгуя живыми людьми, – с каменным лицом заключила Элизабет. – И мой муж до сих пор путается с ней?

Яшма наконец опомнилась, разразилась слезами и убежала.

Элизабет отшвырнула пяльцы так, что те лопнули, вскочила, подбежала к окну и уставилась на сад сквозь красную пелену бешенства.

«Так вот почему он не пускает меня в Кинросс! Чтобы я случайно не столкнулась с его любовницей. Или чтобы она не пристала ко мне, это гнусное существо без гордости и чести, без малейшего представления о приличиях. Да, он не допустит, чтобы горожане увидели эту встречу! Среди них слишком много его работников. Так я и думала. Александр похож на шведское бюро: под крышкой – десятки ящичков и ящиков, и в каждом свое. На ящичке для любовницы – ярлык «Руби Коствен». На ящичке для жены – мое имя. Как много нового я узнала с тех пор, как покинула Шотландию! Здесь, за океаном, даже шестнадцатилетние девчонки знают, что у мужчин есть любовницы. Да и Библия об этом не умалчивает: стоит вспомнить Давида и Вирсавию, которая его совратила!»

Александр предупредил, что этим вечером приедет к ужину пораньше, так, словно пообещал ей подарок. Элизабет переоделась в новое платье из Сиднея – шелковое, темно-бордовое с лиловым отливом, вырезанное на груди до неприличия глубоко. Яшма прислала Жемчужину помочь хозяйке одеться и уложить волосы: плутовка не желала, чтобы из нее и впредь вырывали сведения силой. Жемчужина сама застегнула на шее Элизабет гранатовое ожерелье и вдела серьги в уши. Бриллиант в кольце будто вбирал в себя весь свет и отражал его россыпью радужных лучей. Элизабет уже знала, что гранаты – недорогие камни, но любила их, тем более что выбрала сама – в ответ на предложение мужа купить ей рубиновое ожерелье. Уже в то время внутренний голос предостерегал ее от всего, что напоминало имя Руби.

– Дорогая, ты великолепно выглядишь, – заявил Александр, подбородок и верхняя губа которого уже покрылись ровным загаром и теперь не выделялись на лице. Элизабет была убеждена, что чисто выбритый он особенно привлекателен, и гадала, почему мужчины носят усы и бороды, если у них нет изъянов, которые надо скрывать. – Выпьем хересу перед ужином? – светски осведомился он.

– Благодарю, с удовольствием, – сдержанно отозвалась Элизабет.

Он вдруг нахмурился.

– А надо ли? Тебе, в твоем положении? – Это прозвучало так, словно Элизабет страдала запоями.

– Думаю, все хорошо в меру.

– Верно. – Но ее стакан Александр наполнил выдержанным амонтильядо только наполовину.

Элизабет залпом осушила стакан и со стуком поставила его на низкий столик между ними.

– Еще, пожалуйста.

– Еще?

– Да, немного! Не жадничай, Александр.

Он посмотрел на нее изумленно, будто она укусила его, потом пожал плечами и налил в стакан хереса ровно столько же, сколько и в первый раз.

– Больше не получишь ни капли, так что пей понемножку. Что у тебя стряслось?

Элизабет глубоко вздохнула и уставилась ему в глаза.

– Я выяснила, кто такая эта Руби Коствен. Твоя любовница и содержательница притона. А ты все равно похож на дьявола, Александр, потому что такой же двуличный.

– И какая же птичка тебе все это напела? – сдерживая гнев, спросил он.

– А какая разница? Рано или поздно какая-нибудь птичка да проговорилась бы. Гнусное, омерзительное положение! Ты содержишь любовницу в долине, а жену – на горе, и эти двое никогда не встретятся! Если она Клеопатра, Медуза, и я забыла, кто еще, кто же тогда я?

– Шило в заднице! – рявкнул он.

Элизабет нервно затеребила складки юбки на коленях, наклонив голову и полностью сосредоточившись на своем занятии.

– При всей моей наивности я тебя понимаю, Александр. Тебе нужны наследники от женщины с безупречной репутацией, а репутация Руби уже безнадежно запятнана. Нет, я не глупа, просто еще слишком молода и неопытна. Но эти два недостатка я быстро утрачу.

– Прости, Элизабет, я погорячился.

– Не надо. Ты не удержался и сказал правду. За правду не извиняются, тем более за такую новую и неожиданную, – продолжала Элизабет, втайне удивляясь своей способности язвить. – Расскажи мне правду о мисс – или миссис? – Коствен и о тебе.

Александр мог бы покорить ее – если бы взмолился о пощаде и прощении, но ему не позволили шотландское упрямство и гордыня. И он ринулся в атаку, вознамерившись сразу поставить Элизабет на место, которое отвел ей раз и навсегда.

– Если ты настаиваешь – хорошо, – спокойно ответил он. – Руби Коствен – моя любовница. Но не спеши осуждать ее, дорогая. Сначала подумай, как сложилась бы твоя жизнь, если бы в одиннадцать лет тебя изнасиловал родной брат. Представь, кем бы ты стала, если бы родилась вне брака, как Руби и как я! Я восхищаюсь Руби Коствен больше, чем кем-либо из знакомых женщин, даже больше, чем Гонорией Браун. И уж конечно, гораздо больше, чем тобой. Ты до мозга костей пропитана фанатизмом и лицемерием захолустного городка, которым правит изувер-священник, запугивающий невинных детей. Будь у него шанс, он сжег бы Руби Коствен у позорного столба!

Элизабет болезненно побледнела:

– Понимаю. Да-да, я все понимаю. Но чем ты лучше доктора Мюррея, Александр? Ты купил меня для своих нужд, не испытывая ни малейшего раскаяния, – купил, как кусок говядины.

– Вини не меня, а своего корыстного отца, – безжалостно отрезал он.

– Нет, буду! Буду винить! – Зрачки Элизабет расширились, глаза потемнели. – Мне не предложили выбор – ведь всем давно ясно, что у женщин такого права нет. За них выбор делают мужчины. Но если бы он у меня был, я не вышла бы за тебя.

– Зловещий выпад, но в чем-то ты права. Тебе просто сообщили, что тебя ждет. – Он наполнил хересом стакан Элизабет, надеясь, что от спиртного у нее быстро закружится голова. – А из чего тебе было выбирать, Элизабет? Ты могла бы остаться старой девой, чудаковатой теткой-девственницей. И ты предпочла бы такую судьбу мне и материнству? – Его голос смягчился, стал низким и проникновенным. – И как это ни странно, я люблю тебя. Ты такая милая, хоть и ханжа. – Улыбка сверкнула и погасла. – Я считал тебя робкой мышкой, но ошибся, хотя прямоты в тебе больше, чем смелости. Ты львица, и мне это нравится. Греет душу. Хорошо, что именно ты будешь матерью моих детей.